В августе исполняется пятнадцать лет со дня смерти Майка Науменко, лидера ритм-н-блюзовой группы «Зоопарк», как-то написавшего строчку «Я сижу в сортире и читаю Rolling Stone».

Специально для RS Майка вспомнили его бывшая жена Наталья Науменко, друг Александр Липницкий, биограф Майка и бывший басист группы «Кино» Алексей Рыбин и фотограф Андрей «Вилли» Усов, автор обложек «Аквариума» и сольного альбома Науменко «LV».

О появлении имени Майк

Науменко: Майком его впервые назвала школьная учительница по английскому языку. Так и прилипло с детства. Мама его называла Мишей, а остальные — Майком. Домашние же его называли Миней, было у него такое семейное прозвище. О диване и обломовщине Липницкий: Майк очень любил свой дом, свой диван. Его мать Галина Флорентьевна рассказывала, что в нем было много от Обломова. Майк ей все время говорил: «Ну мам, для этого надо подсуетиться». Суетная жизнь была ему противна в принципе, он так и не изжил в себе инфантилизм. Такие люди должны иметь персонального менеджера, но Майк такого не встретил, потому что его Сева Грач был скорее питерским раздолбаем, а никаким не менеджером.

О Михалкове и Пугачевой

Липницкий: Майк очень любил звезд, обожал смотреть телевизор — в этом отношении он был абсолютным обывателем. Вообще у него была двойственная натура: с одной стороны, рок-н-ролльщик, интеллектуал, переводивший Ричарда Баха в подлиннике, с другой — Майк по-настоящему фанател от фильмов Михалкова и песен Аллы Пугачевой. Говорил, что это сильные люди, добившиеся успеха. Науменко: Один раз Майк столкнулся с Пугачевой на какой-то тусовке — то ли московской, то ли питерской. И потом с удивлением говорил: «Надо же, какая баба простая!» С Михалковым Майк познакомился у Саши Липницкого на даче, где собрались Троицкий, музыканты еще какие-то. И вдруг пришел Михалков — Майк мне рассказывал, что сразу под его человеческое обаяние попал.

О поезде «Ленинград — Москва»

Липницкий: Однажды я пригласил Майка с группой отыграть концерт в Москве. Парни из «Зоопарка» тогда сильно пьянствовали, и я решил сопровождать их, потому что менеджера у них не было. Взяли билеты на плацкарт — тогда так было принято, экономили. Но когда я купил музыкантам «Зоопарка» белье, те возмутились, что я истратил деньги из общака: их было четверо — соответственно четыре рубля. А на эти деньги можно было купить три бутылки портвейна. «Вот и пей свое белье», — и бросили мне простыни в лицо. Причем перед поездом мы, естественно, уже выпили и еще с собой бухла взяли немерено. В поезд «Ленинград — Москва» обычно так и загружались.

О Цое и «Секрете»

Науменко: Майк о друзьях очень любил рассуждать, но всегда был осторожен в оценках. Он был неконфликтным человеком, и если какие-то напряги возникали, тут же извинялся. Встретились у нас однажды люди из Москвы, у которых между собой на почве Московской рок-лаборатории были конфликты какие-то. И Майк пытался их помирить — ему было неловко, что вот сидят люди и молча ненавидят друг друга. У него любимая поговорка была: «Что нам делить-то, мы одним делом занимаемся». Он так радовался за всех молодых, у которых что-то получалось, помогал им всячески. Цой, например, все песни показывал Майку, без этого он их нигде не исполнял. Приходил, пел и говорил мне: «Я не могу не приходить. Мне нужно обязательно Майку это показать, я только ему верю». Майк отвел Цоя к Боре Гребенщикову, а тот уже им занялся всерьез. И очень странно было, когда Цой после «Иглы» такой недоступный стал — у них на этой почве с Майком даже непонимание возникло типа: «Как это? Ты кем вообще был?» Майк не говорил так, конечно, но сильно расстроился, это было видно — как же так, мы же одним делом занимаемся, все же знают, кто чего стоит. «Секрет» его папой называл, они ж молоденькие все были. Он им говорил: «Вот у вас в песнях девчонки — Алиса, Кристина, Рита. Назвали бы их лучше Лидией или Изабеллой». Вина такие были десертные.

О музыкантах «Зоопарка»

Липницкий: С «Зоопарком» мало кто хотел дружить, даже из числа приятелей Майка. Там ребята были по-своему яркие, но, как говорил Артем Троицкий, «урловые». Когда Майк их встретил, то, наверное, подумал: вот те люди, с которыми я хочу музыку играть. Именно с ними, а не с интеллектуалами из «Аквариума» или модниками из «Кино». Когда басист Илья Куликов попадал в очередную неприятность, Майк ужасно переживал и просил за него — чего, в общем-то, больше никогда не делал. Когда Куликова посадили во второй раз, Майк пытался вытащить его, на поруки взять. А кража-то была бытовая, по пьяни: Куликов на мясокомбинате взял кусок туши и попытался протащить через проходную. Внешний вид и внутренние качества музыкантов «Зоопарка» отвечали представлениям Майка о том, каким должен быть ритм-н-блюзовый ансамбль. Когда я с ними сталкивался, то мне приходили в голову ассоциации с окраинами Ливерпуля, Манчестера, людьми из пабов, из рабочей среды. Майк очень хорошо в этой эстетике разбирался.

О лишнем весе

Усов: Майк не особенно переживал, когда начал полнеть. Он принимал все как есть, поэтому шел строго по наклонной. У меня есть его фото с перерывом в год: фестивальные снимки 1987-го и 1988-го. За это время он резко опух, а дальше процесс только развивался. Более-менее прилично он выглядел в 1990-м, во время концерта памяти Цоя. Тогда Майк был при деле, даже в киносъемках участвовал, а в 1991-м снова резко опух и сразу после путча 27 августа от нас ушел. Он был настолько зависим от алкоголя, что не просыхал до последнего дня.

О «Землянах» и «Машине времени»

Липницкий: В одной из версий песни «Я обычный парень» Майк поет: «Я не люблю “Машину времени”, я люблю только подпольные группы». Тогда все были заряжены антисоциальным пафосом, и любой компромисс у людей из андеграунда вызывал отторжение: если, скажем, группа уходила в Москонцерт (как те же «Земляне» или «Машина времени»), мы попросту переставали с ней общаться. Потом Майк повзрослел и опять подружился с «Машиной».

Об иностранцах

Науменко: Общаясь с иностранцами, Майк всегда боялся оказаться в положении просителя, униженного, «совка». Для него совершенно невозможным казалось попросить ту же Джоанну Стингрей привезти что-нибудь из-за границы. Однажды, когда западный корреспондент после интервью предложил ему пачку дорогих сигарет, он даже оскорбился. Долго бегал по комнате и кричал: «Как он мог? Мне? Не надо мне ваших подачек!» Иностранцы очень удивлялись — вроде первые строчки в хит-параде (журнала «Смена», кажется), значит, деньги должны быть, альбомы, предложения какие-то, а у вас — ничего. Майк очень обижался, он как Пушкин говорил: «Мне неприятно, когда иностранцы ругают мою страну, я могу себе это позволить, а они — нет». Была, помню, такая Дженнифер, которая вышла замуж за нашего приятеля. Она потом удивлялась, что мы с Майком ничего у нее не просим, говорила: «Первый раз встречаю людей, которые угощают, но ничего не просят». С такими он дружил. Еще с теми дружил, с кем он мог о музыке поговорить иностранной. В общем, с кем ему интересно было.

Фото: Андрей Вилли Усов

О кокетстве

Усов: Майк все время играл в эдакого рок-н-ролльного мальчика: кокетничал, манерничал, у него была жеманная привычка спрашивать: «Вилли, ну как вы поживаете?» А ведь мы, черт возьми, уже столько лет с ним на «ты». Потом ручку свою протягивал — а она у него была маленькая, совсем слабая, умиление вызывала. Я был готов к такой игре. Это как с Гребенщиковым, который наедине с тобой — один человек, а когда появляются зрители — совсем другой. Однажды Майк шокировал публику, когда заявился ко мне в новогоднюю ночь в ярко-красном женском плаще. Он любил забавные вещички — очки, свитера. Все это ему шло, но некоторые в момент знакомства немного настораживались.

О неприятностях с КГБ

Науменко: С КГБ у Майка в свое время были неприятности, они хотели, чтобы он начал стучать. Майк очень переживал и говорил мне: «Представляешь, подсел ко мне человек на лавочку, представился, завел разговор». Майк сначала растерялся, а потом сообразил, что надо ответить: «Я слишком много пью». «Мы знаем», — парирует кагэбэшник. Но Майк все равно не сдался: «Когда я пью, то люблю поговорить, абсолютно все выбалтываю». Так они от него и отстали.

О Майке и Ленинградском рок-клубе

Липницкий: У Майка было неоднозначное отношение к рок-клубу. С одной стороны, там можно было поиграть, поговорить о музыке. С другой стороны, он четко понимал, что клуб создан для контроля рок-н-ролльной тусовки. И когда московские организаторы приглашали «Зоопарк» на выступление, Майк им говорил: «Только не присылайте на нас запрос в рок-клуб». Он отлично понимал, что эти запросы сразу же попадали в две инстанции — в городское управление культуры и КГБ. Что касается отмены выступления «Зоопарка» на юбилейном фестивале рок-клуба, то его не то чтобы запретили. Просто группу списали со счетов из-за деградации и пьянства. Их забыли. И когда кто-то из «Аквариума» заметил Майка на этом фестивале, все тут же опомнились: «А как же без Майка!» Сразу же договорились исполнить «Пригородный блюз» вместе. В то время, по-моему, Куликов был арестован в очередной раз, группа существовала еле-еле.

О виниле и бобинах

Науменко: Тогда все хорошие пластинки доставались чудом. Их давали буквально на пару дней, все это переписывалось на страшные бобины. Потом уже, в конце 80-х, у Майка появилась возможность что-то покупать, стали потихонечку накапливаться виниловые пластинки хорошие. Лу Рид например. Он мог под настроение переводить его тексты мне и чуть ли не плакать. T. Rex его еще любимый, конечно. Все под настроение. Высоцкого слушал, новых ребят — Федю Чистякова, например. В гости к нам, помню, заходил, скромный-скромный, сидел тихонечко в уголке.

О фрисби и грузинском вине

Усов: Майка я впервые услышал в Инженерном замке. Тусовка обычно собиралась к шести в клубе «Сайгон», втихаря узнавала детали будущих сейшнов, и тихо расползалась. Очень часто летом мы отправлялись на ступени Петровского замка со стороны Летнего сада и бросали там тарелки фрисби, которые привозили из Америки друзья. Уже тогда мы управлялись с ними довольно виртуозно, а параллельно распивали грузинское вино — стоило оно тогда какие-то копейки, рубль шестьдесят две или что-то вроде того. И там как раз однажды появился Майк с раздолбанной гитарой. Вот тогда я и услышал впервые «Поехали на флэт на красный свет», «Ты — дрянь», его лучшие песни. Майк тогда был еще худенький, скромненький, в пиджачке.

О бедности и повышении цен

Липницкий: Майк боялся перемен, и любое повышение цен потрясало его. Поскольку дорогие вещи он не любил, имущества у Майка никакого не водилось. Зато была история с пластинкой «Звуки Му» (мы записали ее с Брайаном Ино), которую я ему подарил. Один экземпляр с дарственной надписью я привез Майку, а он, как рассказывали его друзья-однополчане, с похмелья в каком-то городке диск продал. Похожая история была с новой гитарой, купленной Майком уже под конец жизни. Выпив однажды со мной, он заявил: «А ты не знаешь, кому ее можно выгодно продать? Я ее купил так дешево». Был у Майка такой синдром нищего, он даже песню «Бедность» на эту тему написал, там все сказано.

Науменко: Майк просто не понимал, как люди могут покупать себе что-то дорогое. Только мечтал — о гитарах, о студии. Вроде как все должно упасть с неба, или подарит кто-нибудь за то, что Майк такой хороший. Был один человек, Сова, — кажется, с Урала. Он шил штаны. И вот однажды он приехал и привез Майку джинсы самопальные, но очень хорошо сшитые. Помню, очень радовался он этому.

О моделях бипланов

Науменко: Майк очень любил собирать модели самолетиков. Вот сейчас было бы ему раздолье, а тогда же все это достать надо было, только в больших магазинах продавалось. Он их даже из бумаги делал, были такие наборы. Ночами мог сидеть. И очень хорошо в этом деле разбирался. Начиная с бипланов Ричарда Баха до военных навороченных самолетов. Для него это было такое чудо — машина тяжелее воздуха, а ведь летает!

О квартирном вопросе

Липницкий: Зимой 1989 года друзья предложили Майку улучшить жилищные условия. Тогда он и семью сохранил бы, потому что как может женщина, мать его ребенка, уважать мужа, которому предлагают вырваться из протухшей коммуналки, а он отказывается. Люди предлагали денег, предлагали рассчитаться потом, но Майк отказывался. И Наташа поняла, что все без мазы, что она всю свою жизнь на коммуналку убьет, наблюдая за деградацией спивающегося, некогда любимого человека. Но Наташа была как шелковая и замечательно к Майку относилась, так же, как и к его друзьям, а мало кто из женщин мог терпеть эту пьянь рок-н-ролльную.

О тюремном концерте «Зоопарка»

Усов: Самый страшный концерт «Зоопарка» я видел в лагере для особо опасных малолетних преступников в Усть-Абакане. Унылое место, очень тяжелые воспоминания. Майк пел для сидящих в зоне убийц и насильников все свои хиты. Заключенные вели себя очень сдержанно, потому что такие эмоции, как на свободе, там не приняты. У некоторых в глазах стояли слезы, потому что они в тот момент понимали, что на свободе, по ту сторону колючей проволоки, совсем другая жизнь.

О Невзорове

Рыбин: Майк был первым и последним, кто послал на х*й Невзорова. Когда только появилась программа «600 секунд», весь город сходил с ума от ведущего Невзорова. Тогда «Зоопарк» с «Нолем» играли концерт в ленинградском цирке, это было очень важное мероприятие, потому что до этого Майк играл только в провинции. И тут приезжает бригада «600 секунд» снимать сюжет о том, что рок победил коммунизм и при этом разлагает христианскую молодежь — Невзоров любил такой подход. Майк стоит на сцене, у него саундчек, а Невзоров начинает ставить свет и орать командным голосом — на что Майк громко говорит ему в микрофон: «Слушай, иди отсюда на х*й!» Невзоров начал вопить, что он тут работает и не надо ему мешать. На это Майк громко повторил: «Иди на х*й, это я здесь работаю, а ты мне мешаешь!» Невзоров ретировался.

О пластинках и уральских рокерах

Липницкий: Майк очень много говорил о музыке, постоянно дарил мне пластинки, а я ему. Он вырос на Чаке Берри, рок-н-ролле 50-х годов. Майк полюбил рок-н-ролл не через более поздних его адептов, Хендрикса там, The Beatles, а изучил его весь, от основ. Он сумел сделать американскую музыку понятной для русских подростков и, что самое главное, для русских музыкантов. Шевчук мне говорил: «Для нас Майк был главным». По словам Гребенщикова, Майк соединил своей музыкой уральских рокеров и жителей Нью-Йорка. Он был миссионером, в этом его заслуга.

Фото: Андрей Вилли Усов

О творческом процессе

Науменко: Все персонажи Майка — выдуманные. Даже там, где он от первого лица поет. Свои песни он писал по-разному. Один раз мы ехали долго-долго в трамвае, и у него несколько куплетов «Уездного города N» сложилось. Прямо в трамвае сидел, записывал, проговаривал, советовался. Он вообще советовался охотно — мне тексты показывал, а я ему, например, говорила: «Вот здесь нужно рифму переделать, мне кажется». А он отвечал: «Нет, здесь все на музыку ляжет, это же не стихи, это тексты». Он вообще очень большое различие делал между стихами и текстами, поскольку разбирался в поэзии. Говорил, что рок-н-ролльные песни — они чем проще, тем лучше. И Майк не считал себя гениальным. Он умнее своих текстов: «Да, я занимаюсь этой игрой под названием жизнь, под названием рок-н-ролл, под названием семья». Майк хотел бы воспринимать рок-н-ролл как работу. И когда в конце жизни за это стали платить, был счастлив.

Об избиении соседа-алкаша

Рыбин: Майк был очень жестким человеком. Железным. Если дело доходило до принципиальных моментов, он был непоколебим. Так было с избиением алкаша-соседа, здоровенного мужика, который ему однажды досаждать начал, и маленький, худенький в те годы Майк просто отметелил его руками и ногами. Группу он тоже до определенного момента держал в кулаке, а когда начался алкоголь в больших дозах, кулак превратился в аморфное желе.

О глэмовых нарядах и Марке Болане

Усов: Майк очень любил Марка Болана и однажды попросил меня сделать его большой портрет. В общем, мне пришлось переснимать Болана из газеты — получилась такая парадная фотография в цилиндре.

Рыбин: Майк очень хотел быть первым русским глэмстером и был им. Он всегда чудовищно одевался. При этом он читал Rolling Stone и хотел выглядеть точно так же, как Марк Болан. Денег у него не было, и он носил какие-то плащи советские в сочетании с дикими кепками, ботинками и брюками. Так продолжалось до самой смерти. Например, Майк заказывал портным ядовито-синие штаны-бананы с накладными карманами.

Науменко: Я ему часто говорила: «А давай ты оденешься нормально?» Потому что непристойно в таком виде на сцену выходить. «У нас образ дворовой команды, все одеваются как хотят», — отвечал Майк. Он, правда, бабочку иногда надевал. Прямо на футболку. Пиджак у него был велюровый. Он хотел бы, наверное, чтобы какой-нибудь стилист был рядом, если бы денег было побольше. А дома он в халате ходил.

О собутыльниках

Рыбин: К Майку все время приходили люди, которые приносили с собой бутылку водки или портвейна, считали своим долгом выпить с ним почему-то. Майк многим отказывал, жестко фильтровал людей, и тем не менее споило его именно фанатское окружение. Люди ломились в гримерку, в дом, тащили к ларькам. Примерно в конце 1987-го Майк резко стал выглядеть лет на сорок — на десять лет старше, чем ему было на самом деле. В последний год жизни он смотрелся ужасно — почти на шестьдесят уже. Дозы увеличивались, из-за опухших рук Майк с трудом играл на гитаре, но держался молодцом и лица не терял.

Науменко: У нас все время тусовалась куча народа. Было так: звонок в дверь, какой-то человек стоит, смутно знакомый. Мы с Майком у ребенка спрашиваем: «Женя, это кто?» Он говорит: «Это Рим». Мы уже забыли, как его зовут, а ребенок помнит. Потом еще кто-то придет. Выгнать было невозможно, потому что человек ехал издалека, из другого города, надо принять. А на следующий день — другой человек, уже из другого города.

О Коле Васине

Липницкий: Колю Васина и Майка связывала большая дружба. Отправились мы как-то Колю навещать в дикий мороз, водки накупили. Васин тоже подготовился, поскольку Майка очень любил. И при встрече Коля так его сжал, что у Майка ребро треснуло. Майк сразу обиделся на него, затопал ногами, стал Кольку кулачками бить в грудь. Слезы из глаз полились. В конце концов сказал ему: «Не буду я с тобой пить!» И ушел. Но потом помирились.

О смерти Науменко

Рыбин: У меня есть своя версия. Виноват, конечно, алкоголь. В ночь перед его смертью у Васина сильно пили. Майк был плох, в очень тяжелом состоянии, с черным лицом. В таком состоянии упасть затылком на асфальт — легче легкого. Насколько я помню, Майк получил перелом основания черепа — типичная алкогольная смерть, когда человек в глубоком опьянении на спину падает. Вряд ли его кто-то «повстречал» во дворе — там его знали очень хорошо. В последний год жизни он покупал выпивку у всяких дилеров, его все знали и любили, он был свой человек. На улице Майк все-таки поднялся, дошел до дома, грохнулся еще раз в коридоре и умер.