Накануне концерта по случаю десятилетия группы «Пилот» ее лидер Илья Черт рассказал RS о своем психическом здоровье, отношениях с Валентиной Матвиенко и необходимости отвечать за базар.

Я слышал, ты протестуешь против строительства карьера в Ленинградской области. Значит, тоже воюешь с Матвиенко?

Мы воюем не с Матвиенко, мы воюем за чистоту природы. Я всегда говорил, что если и буду за кого-то голосовать, так это за партию зеленых. Мало того, я приходил к директору «Гринписа» в Москве и предлагал свою помощь. Но, к сожалению, их начальство оказалось недалекими людьми с абсолютно наплевательским отношением: они сказали, что им ничего не нужно. Я даже удивился. И ушел ни с чем.

БГ недавно чуть не дали лопатой по голове, когда он пытался посадить дерево в центре Питера…

Я ничего об этом не слышал. У нас была акция в Питере — артисты сажали деревья. Я тоже посадил. Дело в том, что экология в Питере — она ужасная! Люди болеют круглый год, и не просто единицы, а весь город: грипп, туберкулез и постоянная простуда. Если еще начнут вырубать карельские леса, то город окончательно превратится в вырожденческое болото, где начнут рождаться настоящие мутанты — и моральные, и физические. Потому что там и так все плохо.

Что за история с психиатрической больницей, в контексте которой тебя только и вспоминают в последнее время?

Такие истории, наверное, возникают оттого, что у нас всюду фигурирует черно-желтый цвет — а это, как известно, цвет опасности и шизофрении. К тому же в нашей стране психиатрическая больница — это не только место, где лечат душевнобольных людей, но и ссылка, куда власть с удовольствием упрятывает неугодных ей людей. Насколько я знаю, у многих артистов были подобные проблемы в свое время.

А у тебя не было? Ты здоров вообще?

(Хохочет.) Абсолютно! Просто мне кажется, что наиболее разумные люди в этой стране на фоне остальных выглядят как сумасшедшие. Цой ведь очень правильно спел: «Мама, мы все тяжело больны». И когда ты встречаешь разумного человека, то понимаешь, что ему очень трудно живется в обществе, потому что оно его, как правило, не понимает. То есть, грубо говоря, прослеживается некая тоталитарность: все ходят в зеленых пальто, а если кто-то надел красное — значит, он псих!

В книжке, посвященной группе «Пилот», помимо прочего есть биографический очерк Алексея Рыбина о тебе. Там рассказывается о том, как бедный еврейский мальчик, любящий играть в футбол, стал рок-звездой. Жалостливая прямо история.

(Смеется.) Да я бы не сказал, что жалостливая. Представь себе: Советский Союз, настоящий «совок», спальный район, который был построен специально для рабочих Кировского завода. Там одни работяги, уголовники, алкоголики — и все. И ты в этой среде проводишь первые шестнадцать лет своей жизни. У меня до сих пор восемь классов образования, меня из-за национальности из школы выгнали. В пятнадцать лет я понял: все, что мне до этого говорили о нашей прекрасной стране, — наглая ложь. Меня валили на экзаменах, специально ставили плохие отметки, хотя я хорошо учился. Мать моя ходила скандалить в РОНО, но все замяли, директриса в школе была партийная. Так меня выкинули на улицу — лишь потому, что фамилия у меня была не Иванов и я понимал, где живу.

Говорят, что ты недавно ходил с Боярским на футбол и он так расчувствовался, что даже подарил тебе шляпу.

С кем?!

С Михаилом Сергеевичем Боярским.

Не было такого, я с ним даже не знаком! Интернет забит такими вещами, вот за это я его и не люблю: любой человек, сидя в деревне и ковыряясь в носу, может что угодно в Сеть выложить и подписаться хоть царем.

Как верно заметил Шнуров, исчезло понятие «ответить за базар».

Да, я с этим согласен. «Ах, боже мой, как будет сложно призвать к ответу наглеца», — как пел, по-моему, Арамис. Одно дело, когда человек говорит то, что думает, тебе в лицо — ты можешь посмеяться над этим, сказать: «Да, это твоя точка зрения» — или дать ему в лицо. Вызвать на дуэль, грубо говоря. Здесь же любой двенадцатилетний чувак может крыть матом Бориса Гребенщикова!

Скажи, а ты когда-нибудь напивался до чертиков?

Конечно. Меня даже милиция из метро выносила, я сам выйти не мог. Помогли, братцы! Правда, чертей в таком состоянии я никогда не видел. Но я-то знаю, что их не существует, так что все в порядке.