Автор: Борис Акимов и Светлана Репина

В ресторане «Яръ» вместо ожидаемого затишья столпотворение. Сегодня здесь проходит корпоративная вечеринка издательского дома «Бурда». Мы протискиваемся в «Зеркальный зал», тут все тихо.

Евгений Гришковец: В гостиничный ресторан я ходил только в юности, необычное ощущение.

Борис Акимов: Это не совсем гостиничный ресторан, на самом деле это такое культовое место. Здесь вроде как собирались классики русской литературы.

Светлана Репина: А мне сейчас таксист сказал, что «Яръ» по-узбекски означает «любимая женщина».

Е.Г.: Да вы что! (Официант приносит меню.)

Б.А.: На своем втором альбоме с «Бигудями» вы рассказываете, что, мол, главное — хлеб не есть, пока основные блюда не принесут. Я вот уже почти готов нарушить ваши заветы.

Е.Г.: А я буду телятину на косточке. И водки, да? Я помню в Кемерове, давно, мы устраивали в театре акцию под названием «В говно». Там были три человека за столом. Они пили водку на голодный желудок и вели беседу. Все закончилось примерно через час. После шестисот грамм на каждого продолжать беседу они уже не могли. А разговор был о театре, искусстве. Было смешно.

С.Р.: Видели? Борщ старомосковский по рецепту 1826 года? Прекрасно! В такой мороз, под водочку!

Е.Г.: Мне, пожалуй, еще половинку борща. Перед нашей встречей, кстати, у меня было уже пять интервью. Как началось все у Бачинского на радио «Максимум», так вот до сих пор продолжается.

Б.А.: А были какие-то вопросы, которые вас раздражают?

Е.Г.: Не, не было. Разве что все спросили про мое грустное лицо на плакатах социальной рекламы, посвященных СПИДу. Я совсем не в восторге от того, что мое усталое лицо встречает усталых горожан, прибавляя им печали.

Фотограф Игорь Мухин уводит Гришковца сниматься куда-то под лестницу. Разговор возобновляется после его возвращения.

Е.Г.: Я уже там начал выпивать сепаратно, пока меня фотографировали.

Б.А.: А мы все-таки начали есть хлеб.

Е.Г.: Ломовой? Я тоже хочу. А это масло с чем? С чесноком? Не, мне нельзя. Давайте выпивать.

По 50 грамм

Игорь Мухин: Я вас снимал уже, кстати. Где-то лет семь назад.

Е.Г.: Ну вот, значит, в следующий раз встречаемся в 2014-м. Как раз восьмой альбом выйдет.

Б.А.: А у преемника Путина как раз второй срок пойдет.

Е.Г.: Да? А может, преемник преемника уже будет.

С.Р.: А может, вообще президента не будет. Я за монархию.

Б.А.: Света, и я тоже!

Е.Г.: За монархию? А я никогда не думал об этом.

Б.А.: А вообще государственное устройство России вас когда-нибудь интересовало?

Е.Г.: Да, когда служил на флоте, очень интересовало. Потом перестало.

Б.А.: А не бывает такого, что вы сидите за бутылочкой водочки на кухне и спорите с кем-нибудь на тему, как обустроить Россию?

Е.Г.: Нет, не бывает.

Б.А.: В прошлый раз мы выпивали с Макаревичем. Он нам объяснил, что тянуть между первой и второй нельзя, так как счастье наступает между второй и третьей. Так что поторопимся — за скорое счастье за отдельно взятым столом!

По 100 грамм

Е.Г.: Я не могу представить, как можно быть политиком, потому что политики полагают, что они знают, как нужно жить другим. А я даже сам не знаю, как мне жить. И большинство людей тоже. А политики предлагают некую общую модель.

Б.А.: Это такая игра, прикрывающая стремление к власти. Необязательно к политической — к власти внутри семьи, в трудовом коллективе.

Е.Г.: А вы стремитесь?

Б.А.: Стремлюсь. И вы, когда как-то воздействуете на зрителя, тоже приобретаете власть над ним.

Е.Г.: Нет, ну это очень далекое стремление. Я не призываю делать какие-то выводы. Я руководил театром в течение восьми лет и не стремился тогда к власти. Наоборот, я вспоминаю об этом как об ужасе. Нужно было руководить, давать задания людям.

Б.А.: А бывает такое, что вас зрители раздражают?

Е.Г.: Да, когда кто-то начинает что-то комментировать или выкрикивать уточнения о калибре пушек, задействованных в спектакле. Но они не знают, насколько опасно себя ведут. Потому что я потом отвечаю. Я в отличие от них привык к большой аудитории. Однажды на спектакле «Одновременно» встал мужик, вышел на сцену, а у меня там сбоку вентилятор стоял. Он взял его и убрал в сторону. Я говорю: «Вообще-то он мне нужен». А он: «А мне мешает, че он тут стоит, мне не видно». Все посмеялись.

По 150 грамм

Е.Г.: «Общество потребления» рубрика называется, да? Ой, я помню свои переживания, по-настоящему такие интеллигентские переживания, когда обнаружил информацию о себе в журнале «Мир развлечений». А потом подумал: «А что, да, я — часть общества потребления».

Б.А.: Меня один знакомый замучил. Все требовал, чтобы я у вас, бывшего жителя Кемерова, спросил, не про вас ли Гребенщиков песню сочинил?

Е.Г.: Ага, «Человек из Кемерова» — это я. (Общий смех.) На самом деле у него жена из Кемерова. А вообще у человека из Кемерова или из Сыктывкара всегда на одну возможность больше, чем у москвича. Потому что он всегда может уехать в Москву.

С.Р.: Из Москвы всегда можно уехать в Париж.

Е.Г.: Нет.

С.Р.: В Лондон.

Е.Г.: Нет, скучно, это такие города, где все уже было.

С.Р.: Да ну! Лондон — эпицентр культуры.

Е.Г.: А у нас — эпицентр бескультурья, это веселее.

Б.А.: Я был как-то в Калининграде, где вы сейчас проживаете, на концерте местной группы LP. Даже их там воспринимают как настоящих звезд. А вам, наверное, передвигаться по улицам совсем тяжело?

Е.Г.: Нормально, меня нечасто узнают. Конечно, в кафе где-нибудь, когда люди выпили и потеряли деликатность, приходится с ними разговаривать, автографы давать. Ведь тех, с кем живешь в одном городе, обижать нельзя.

С.Р.: А есть активные фанаты, которые вас преследуют?

Е.Г.: Есть такие, которые неожиданно появляются в Киеве, Екатеринбурге. В основном это молодые женщины. Москвички, как правило. Когда я еще не понимал этого явления, я разговаривал с ними, а потом понял, что бесполезно, — они впадают в эйфорию какую-то. В романе «Рубашка» есть у меня такое высказывание: «В Москве найдется несколько сотен фанатов чего угодно. В Калининграде я живу в достаточно тихом районе. Но все там меня знают. И даже мою собаку. Однажды я с ней гулял и слышу, за спиной говорят: “Смотри, собака Гришковца”». Вот что. Давайте выпьем за то, чтобы вам удалось сделать из нашего разговора связный текст и чтобы читателям захотелось выпить с нами. Хочется им сказать: «Ребята, люди, сидящие за этим столом, очень качественно выпивают, если бы вы это видели, у вас бы слюнки потекли!»

По 200 грамм

Е.Г.: Ой, хорошо! Он закусил шербетом, я — маринованным перчиком, а она — грибочком. Все это было сделано неспешно и со знанием дела. Искусство потребления — это важное искусство.

Б.А.: А вы в каком возрасте овладели этим искусством?

Е.Г.: Я еще не овладел им в полной мере. Хорошо помню свое восприятие в юности шампанского брют — кислятина с пузырями. А теперь понимаю, что вкусно. Постигается все это в процессе выпивания. Только для этого нужны инвестиции. Кроме того, я знаю, что в детстве был так счастлив от всего — как сейчас не могу быть счастлив от каких-то изощренных форм удовольствий: путешествий, дорогих блюд или прекрасных напитков. А если я не буду так счастлив, как в детстве и юности, тогда можно и не суетиться. Вот я и не суечусь.

С.Р.: Я читала, что после выхода вашего нового альбома ваш голос начали сравнивать…

Е.Г.: С Леонардом Коэном! Баритон, да.

С.Р.: Вы стали брать уроки пения?

Е.Г.: Нет, я просто стал говорить чуть ниже (Официант приносит горячие блюда.) О, косуля! (Блюдо ставят напротив Бориса Акимова.)

Б.А.: А в сибирских лесах водятся косули?

Е.Г.: Водятся, и крупные. Я был однажды на охоте. В Кемеровской области. Только не убил, слава богу, никого. В качестве переводчика сопровождал трех бельгийцев, членов Королевского общества охотников Бельгии. Было очень весело. Они говорили, что у нас животные пуганые, а у них животные не боятся, поэтому их можно легко убить. Я сам не стрелял, и они ушли в тайгу без меня. Вернулись впятером. Никого не убили, зато привели довольно пьяных жителей города Кемерово, которые охотились там на каких-то зайцев. Представьте себе ощущения двух этих сибирских мужиков с одним ружьем, никогда не бывших за пределами своего района, — из чащи выходят три человека, полностью экипированные, с карабинами и оптическими прицелами, говорящие по-французски, и их арестовывают. Мои бельгийцы решили, что это браконьеры и они должны их доставить властям. Потом все вместе выпивали. Уезжали в Бельгию счастливые, хоть никого и не убили. Зато Сибирь-матушку посмотрели.

Б.А.: То есть вы настоящий сибиряк?

Е.Г.: Да, я сибиряк.

С.Р.: С вами опасно выпивать. Я знаю, что сибиряки могут очень много выпить.

Е.Г.: Да. Я не помню, сколько я выпивал по максимуму, но если я говорю, что я не пьян, значит, я пьян сильно. А еще я знаю, что если я пью быстро, то могу сломаться на трехстах граммах водки. Но если пить постепенно, то перепиваю людей, которые в два раза больше меня в массе.

Б.А.: Звучит угрожающе.

Е.Г.: Неужели у вас из этого какой-то текст получится? Ребята, а если я еще один альбом выпущу, вы меня пригласите еще выпить?

Б.А.: Мы что-нибудь другое придумаем для разнообразия.

Е.Г.: Можно устроить алкогольный тур по Калининграду. Начнем мы в уникальном ресторане «Тальков». Только представьте себе — там по всему ресторану висят портреты Талькова, нарисованные владельцем заведения. Я чуть было не открыл рядом кафе «Азиза», извините. Чтобы обострить противоречия. Потом мы пойдем в офицерское кафе. Там правильные официантки нальют правильной водки. Потом мы поедем за город, закажем кровяной колбасы и литовской водки. Потом там же под яблоней приляжем и продолжим беседу. А вообще вариантов много. А знаете, чем на самом деле уникален Калининград? Только там в здании мэрии на первом этаже расположены супермаркет и три хороших кафе.

Б.А.: А еще говорят, у нас проблемы с демократией в стране.

Е.Г.: Пьем!

По 250 грамм

Е.Г.: Помимо всего прочего в Калининграде очень современный губернатор — Георгий Боос. После одного концерта мы с ним поехали в пиццерию на Московском проспекте. Выпили сначала по двести, потом еще по двести, запивали пивом. Вдвоем. Губернатор был без охраны, его сопровождала машина с милицией, но это положено по статусу. Потом он попросил гитару — он очень хорошо поет. До трех ночи горланили — «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», «Лето — это маленькая жизнь».

Б.А.: Почему из Кемерова вы переехали именно в Калининград?

Е.Г.: Москву я не рассматривал как возможное место жительства. Мне нужно было года два на раздумья, а Москва бы мне этого не дала. Я специально ездил из города в город, посетил четыре города, не хочу говорить, какие. Как я выбирал? Приезжал, ездил на общественном транспорте, потом шел на рынок. Наблюдал жизнь простых горожан. Атмосфера, ощущения — это главное. Если люди серьезно относятся к выбору рыбы или мяса, значит, это внимательные люди, живущие настоящей жизнью, и мне их хочется назвать земляками.

Б.А.: Я читал, что свой первый гонорар в Москве вы получили в 2000 году. Как же вы до этого существовали?

Е.Г.: Ну как, без денег жил. Прекрасная жизнь без соблазнов. Все закончилось тогда, когда мне впервые организовали спектакль, не буду называть фамилию этого человека. Он сказал: «Да ты молодец, новый Чехов! Давай телефон, мы тебе перезвоним». Я уехал в Калининград и четыре месяца ждал звонка. Чуть не помер. А потом понял, что ждать такого судьбоносного звонка — глупо и постыдно. И всем молодым ребятам, которые занимаются творчеством и которым говорят: «Мы вам перезвоним», — хочется сказать: не ждите вы этого звонка.

С.Р.: То есть вам не позвонили?

Е.Г.: Нет, но за эти четыре месяца я написал пьесу «Записки русского путешественника» и сам поехал в Москву, где она получила премию.

Б.А.: С тех пор ваша финансовая ситуация сильно улучшилась. На все хватает или приходится себя в чем-то ограничивать?

Е.Г.: Конечно, например, я не могу купить квартиру в Москве. Я бываю здесь четыре-пять дней в месяц и для этого снимаю квартиру. Я, конечно, мог бы кредит взять. Мне бы дали.

Б.А.: American Express, например.

С.Р.: А вам заплатили за то, что вы снялись в их рекламе?

Е.Г.: Нет. Лицом АЕ являются Дастин Хоффман, Брэд Питт. Даже Мэрилин Монро. Это клуб. От России выбрали четыре лица. А съемка — это было целое приключение! В Севастополе, на берегу Черного моря, класс! Да и приятно висеть размером с целый дом на Лубянской площади, глядя на здание ФСБ. Давайте выпьем за тех, кому можно доверять, — это и есть клуб. У нас такое клубное мероприятие сегодня.

По 300 грамм

Е.Г.: Хочу обратиться к читателям — я уже пьян.

Б.А.: А как читатель вы с кем хотели бы выпить?

Е.Г.: С Марком Твеном, Хемингуэем.С Эдгаром По вряд ли. С Шукшиным обязательно. С Гоголем бы выпил и закусил.

С.Р.: Достоевский?

Е.Г.: Нет, ну поиграть в казино разве что только. На рыбалку — с Толстым.

Б.А.: А из ныне живущих есть претенденты?

Е.Г.: Жванецкий.

Фоторедактор Анна Нистратова: А Минаев?

Е.Г.: Послушайте, он написал о том, что знает. Я этого знать не хочу. Потом, в отличие от него я писатель. Он не писатель, а я писатель. Я прочитал его книгу, но следующую книгу читать не буду. Я в курсе, что такая жизнь есть, но знать ничего о ней не желаю, пусть они вместе с Робски о ней и пишут. Я пообщался бы с Аксеновым, с Андреем Битовым, они уже классики, при этом живые и достойные люди. Владимир Сорокин очень хороший человек, приятный собеседник. Но я не читал у него ничего.

Б.А.: А почему не читали?

Е.Г.: А как мне потом с ним общаться? Есть писатели, которые пишут книжки, а есть писатели, которые пишут литературу. Сорокин пишет литературу, я тоже пишу литературу. А писать литературу — значит высказывать свое мнение на тему того, какой она должна быть. Так вот, наши мнения точно не совпадают. А в жизни мы можем вот так же сидеть и общаться.

С.Р.: А как вы относитесь к тому, что творится на телевидении?

Е.Г.: Я очень сомневаюсь, что Константин Эрнст любит юмор Петросяна. Но ему почему-то кажется, что народу это интересно и нужно. Я не знаю ни одного человека, включая таксистов и парковщиков, которым нравился бы Петросян. Мне кажется, что Петросян — инопланетянин, и на его выступления приходят одни инопланетяне. А по поводу жены его я выяснил одну вещь. Это моя догадка, я пьян: Юрий Гальцев и Степаненко — это один человек. Они переодеваются просто. Я не знаю, на ком женат Петросян, но это крупная женщина и крупный мужчина с одним лицом. Это сказал пьяный Гришковец.

Б.А.: А что у вас тут на руке, татуировка?

Е.Г.: Якорек. Со службы. Я ж настоящий моряк. Три года был моряком. Мой старшина тогда сказал мне: «Женя, ты должен наколоть себе якорь на руку». Я говорил: «Не хочу. Как я вернусь на филфак с якорем?» А он: «Как ты вообще можешь общаться с девушками без якоря?» Я: «А вот с этого места поподробнее». Он: «Вот ты подходишь к девушке и говоришь: “Можно мне здесь бросить якорь?”»

Б.А.: А где вы плавали?

Е.Г.: Ходили! В Тихом океане, у берегов Японии.

С.Р.: Давайте выпьем за тех, кто в море.

Е.Г.: Гениально! Давайте! За тех, кто в море!

По 350 грамм

Е.Г.: Я больше выпивать не буду. Я готов, серьезно. А то я вам такого наговорю.

Б.А.: А надо! Давайте закажем мороженое. Мороженого хотите? Водка с мороженым действует отрезвляюще.

Е.Г.: Да, конечно. Я так пьян. Как фортепьян. У меня был опыт общения с музыкантами, но я его прекратил — понял, что сопьюсь.

Б.А.: А как же вы пластинки записываете?

Е.Г.: Максим из группы «Бигуди» — аспирант философского факультета. Он, можно сказать, вообще не пьет.

Б.А.: Я в такое не верю.

В этот момент неожиданно появляется главный редактор Rolling Stone Сергей Ефременко.

Е.Г.: Ваши сотрудники меня напоили.

Б.А.: Такая работа.

Сергей Ефременко: Я, к сожалению, за рулем.

Е.Г.: А я не умею водить машину.

С.Е.: Я научу.

Е.Г.: Ой, ну наконец-то.

С.Р.: Я тут читала ваши тексты вслух, и у меня возникла такая странная ассоциация — мне кажется, они очень похожи на монологи Ренаты Литвиновой.

Е.Г.: Один талантливый человек как-то сказал про нее: «Рената Литвинова — это первая в истории женщина-мудак». Я сказал точнее, но не так круто: «Рената Литвинова — это Борис Моисеев от кино».

С.Е.: Круто.

С.Р.: Вы знаете, а я пишу стихи. Хотела вам почитать. Последний — про порно.

Е.Г.: О, порно, интересно, неожиданный переход. А вы что, видели порнофильмы?

С.Р.: Ага, пару раз.

Е.Г.: А я не люблю анатомию.

С.Р.: А я люблю, я натуралист.

Е.Г.: Как-то давно, в 1999 году, я наблюдал встречу театрального художника Павла Каплевича и деятеля искусств Мамонова. Они встретились в буфете театра Станиславского. Каплевич показывал кому-то фотографии своих костюмов. Мамонов пил компот и спросил вдруг: «А что там у тебя, не порно случайно? Дай посмотреть. Я очень люблю порно. Особенно шведское — втроем, с животными». Каплевич дал ему свои фотографии. Мамонов посмотрел и сказал: «Да, Паша, это порно». А лично я не знаю, что это. Порнофильмы не видел никогда.

С.Е.: Значит, сначала мы учимся водить машину, а потом едем смотреть порно. Программа максимум на сегодня.

Е.Г.: Да. Тогда надо еще покурить травы.

С.Р.: Ну это мы устроим.

Е.Г.: А порно у кого есть?

С.Р.: Стишок пока: «С недавних пор я полюбила порно. Полезно, правильно, фактурно и задорно. Я верю в каждый жест и в каждый взгляд. И, в общем, по ***, что там говорят».

Е.Г.: Прекрасно! А я в восемнадцать лет сочинил такое: «Не помню как, но с детских лет мне полюбился туалет».

С.Е.: А у меня посвящение Москве. «У кремлевской стены спят спокойно вожди, не проснутся они, понапрасну не жди».

Сергей Ефременко прощается и уходит.

По 400 грамм

Е.Г.: Уговорили. Но после этой я все-таки сделаю паузу. (Обращается к Светлане Репиной.) Слушайте, а где вы видели порно?

С.Р.: У парней, друзей-режиссеров.

Е.Г.: Женщины, наверное, красивые там снимаются. Женщины вообще красивее мужчин.

Б.А.: Я сейчас вдруг вспомнил, как вы в Театральном кафе на Трубной на дне рождения нашего друга Лени Александровского танцевали с ним, обнимались.

Е.Г.: Не помню.

Б.А.: А вы говорили во всех интервью, что все помните!

Е.Г.: То есть смутно помню. Смутно, но отчетливо. А его не знаю. То, что танцевал, помню. А-а, да, его что-то взволновало, я ему помог. Танцевал, да, теперь я знаю, что с Александровским, спасибо, картинка сложилась.

Б.А.: Вот вопрос, который нас со Светой мучит по-настоящему. Русские писатели всегда поднимали вопросы взаимоотношений Бога и человека, вопросы мироздания и поиска смысла жизни. У вас этого фактически нет.

Е.Г.: А я вообще не поднимаю эти проблемы. Особенно когда я так пьян. Ну, правда, все эти «новые позитивные» — это же ужас.

С.Р.: Да мы о другом. Достоевский, Толстой — они всегда богоискательством занимались…

Е.Г.: Братцы, мы поедем. Я пьяный.

Б.А.: Давайте, не будем вас мучить больше.

Е.Г.: Вы нас не мучите, вы нас уже замучили. (Общий смех.)

Б.А.: Вот не было бы Бачинского сегодня, мы еще часа два с вами водочку бы пили.

Е.Г.: Давайте выпьем напосошок.

По 500 грамм

С.Р.: Спасибо вам.

Е.Г.: Вам спасибо. И бросьте вы это порно. И не читайте двух авторов — Коэльо и Зюскинда.

С.Р.: Согласна. Коэльо просто всех нае******. А от Зюскинда меня буквально физически тошнит.

Е.Г.: Реально тошнит? Коэльо уже всех нае***! А Зюскинд — законченный подонок, чистый манипулятор эмоциями, он как раз и есть порно, дает людям иллюзию того, что они соприкасаются с настоящей литературой.

Б.А.: Нам для материала нужен финал какой-то, завершение. Давайте споем, что ли?

С.Р.: Я обычно Вертинского пою.

Е.Г.: А какую песню?

С.Р.: (Поет.) Вы стояли в театре в углу за кулисами. А за вами сла-а-вами зве-е-еня. Парикмахер, суфлер…

Е.Г.: Да, это прекрасно. (Поет.) На кладбище снег беле-е-е, голубе-е-е городского. Хоронили Магдалину, мы ушли от смерти снова.

С.Р.: (Подпевает.) Цирковую балерину!

Е.Г.: (Продолжает петь.) Шел и клоун, плакал клоун, закрывал лицо перчаткой.

С.Р.: (Поет.) И смея-я-ялась Магдалина. Ну какой же ты мужчина!

Е.Г. и С.Р.: (Поют вместе.) Ты чудак, ты пахнешь пси-и-иной. (Шепотом.) Бедный пикколо бамбино!

Б.А.: Отличный финал!.

9 июня 2007 г.